Как вернуться с Камчатки: зарисовки несерьёзной экспедиции

<< Предыдущая часть
Камчатская резня двуручкой
«Отдыхая по-звериному чутко, путник сразу же уловил появление пер­вых пришедших в лагерь. Не напрягая слух, он знал, что разговор шёл о нём. Посторонние в стане всегда вызывали любопытство и тревогу. »
Записки спасенного.

«Это баран! А козлов у нас нет.»
Водитель «Урала» Н. Бутрименко.

С утра вчерашняя высокая тоска переходит в совершенно паскудное настроение, потому что туман стоит такой, что не видно соседних палаток, и вообще все ориентиры в дальнейшей жизни полностью потеряны.



Мы с Андреем задерживаемся чтобы спалить накопившийся мусор и наблюдаем, как рюкзаки на кривых ножках бессмысленно и печально спускаются в туман. Вонь от горящего пластика волнами катится по леднику.

Цыганов в порыве мировой скорби заявляет, что ему с нами скучно, и вообще в эти минуты в Петропавловск-Камчатский уже прилетела его жена и, чтобы как можно скорее с ней воссоединиться, он готов добежать до Козыревска в одиночку за два дня, минуя кровожадных медведей и бездонные трещины в ледниках. Возмущенный таким отношением к товарищам, я незамедлительно стучу на упаднические настроения руководителю. На ближайшем привале опустившиеся было руки участников дружно поднимаются против горе-диссидента, и к нам вновь возвращается командный дух.



После нескольких часов блужданий по приборам в лабиринте ледяных валов и оврагов пробиваем пелену облаков и спускаемся на Маленькую Антарктиду — гигантское снежно-ледовое плато, растянувшееся между вулканами Ушковский, Крестовский, Камень и Ключевская сопка. На наше счастье, из-за аномально теплого лета снега нет вообще, и все трещины открыты. Цепочка из десяти человек вытягивается в узком просвете между давящим серым небом и грязным ноздреватым льдом, на котором ветвятся сотни ручьёв, наполняя воздух непрерывным шумом, будто мы в зелёных джунглях Борнео после тропического ливня.



— Туризм — это красивые места и интересные люди,— изрекает Пасечник, глядя на брошенные на леднике пустые бутылки и обломки радиоприборов. Несколько опрометчиво идем без связок, изредка переходя трещины по снежным мостам на задержке дыхания, а чаще всего просто перепрыгивая. Академическая дискуссия о природе снежного поля на котором мы стоим быстро заканчивается, когда замечаем бурлящий поток, вырывающийся из-под поля чуть поодаль...

Находим относительно ровное место на морене у борта ледника. За ужином Герка извлекает из общественного спирта два черных камешка, пояснив с умным видом, что теперь все вредные примеси надежно связаны вулканической пемзой. Тост за нас, спортсменов, обрывается на полуслове, когда мимо в полумраке проносятся два участника московской группы, торопящиеся в свой лагерь после покорения Крестовского.

Наутро подскакиваем от камнепада, который рокочет прямо над ухом! Спросонья выпрыгнув из палатки прямо под проливной дождь, видим как хохочущие Герка с Пасечником растягивают наш крошечный групповой тент, чтобы всем было где завтракать и собираться.

«Нет ничего омерзительнее мокрого рюкзака, измазанного овсяной кашей.»
Запись в дневнике.

Дождь на минуту стихает — мы впрыгиваем под рюкзаки и шумно уходим вниз в цивилизацию, не заметив как на нас зелеными глазами талых озерец смотрит, не моргая, суровый ледник Богдановича, ощерившись дырявыми зубами ледопада. Тропа вьётся по верху бокового моренного вала, и скупо помечена турами — на привале неугомонный Герка с шутками и прибаутками собирает ещё один.

Ближе к обеду грозный ледник чернеет и окончательно испускает дух, покрывшись какими-то цветочками, евражкиными норками и чирикающими птичками, а тропа наконец-то врывается в бескрайние зеленые просторы Толбачинского дола, где нас, воя от радости, встречают комары. Пересекаем доисторические лавовые потоки, лавируя между причудливыми лавовыми останцами, точно в японском саду камней.



Лагерь разбиваем на зеленой полянке в слиянии двух рек, в первый раз за поход использовав ледорубы — чтобы выровнять площадку под палатки, а затем — чтобы повесить на них бельевую веревку для просушки вещей. Вокруг много сухих корешков под костёр, пересчёты выявили лишние пол-литра спирта, а назавтра днёвка — чем не повод расслабиться и позализывать оставленные горой раны? Даже поломка широкоугольного объектива от моего механического Никона — похоже, забилась пеплом диафрагма — не способна испортить мне настроение.



На следующий день в лагере под присмотром мудрого Сергея остаётся молодой альпинист Володя со стёртыми ногами, а все остальные участники налегке отправляются в запланированную двадцатикилометровую радиалку до местной достопримечательности — скалы Поленница, которая целиком сложена из шестигранных базальтовых «карандашей». Что-то похожее в мире можно встретить в местах, где когда-то таким образом кристаллизовались остывающие лавовые потоки, например, в районе плато Путорана или в местечке «Дорога гигантов» в Северной Ирландии.



На середине пути сквозь скрежет помех из рации прорывается голос Сергея, который сообщает, что в лагерь пришёл сильно травмированный неизвестный мужчина, был накормлен и уложен спать. Всех охватывает приятное волнение от грядущих спасработ, и обратная дорога пролетает незаметно — даже брод «стенкой» через широченный серый как цемент поток, который утром был тоненьким ручейком.



Все теряются в догадках о судьбе остальных участников группы незнакомца и поимённо вспоминают всех известных маньяков из фильмов ужасов. В ушах звенят отчаянные крики юных туристок, в мечущемся свете налобного фонарика летают перья из распоротого спальника и эхом разносятся зловещий хохот убийцы, заносящего свой ледоруб для последнего удара...



Прибегаем в лагерь, а там на пенке в обнимку с ледорубом и кошкой Charlet Moser спит человек лет за шестьдесят с внешностью бомжа: хэбэшная камуфляжная куртка, рваные треники, вязаная шапочка, глаза красные, ноги — сплошной чёрно-фиолетовый синяк, ниже колен распухли так что лодыжки не различаются. Рядом возвышаются его резиновые сапоги. Разговоры ведёт путаные, но удается узнать что зовут его Юра, приехал из Калининграда в третий раз покорять Ключевской вулкан. На спуске угодил под камнепад и потом не смог найти оставленный на горе рюкзак, после чего три дня блуждал по леднику без еды и палатки, пока не вышел в наш лагерь.

Реакция участников, конечно, разнится. Лена, как профессиональный врач, без лишних вопросов перевязывает спасенного, Ира недоумевает, отчего у деда в резиновых сапогах такой дорогой телефон и предлагает послушать диктофон — вдруг там крики убиенных школьниц? Герка под благовидным предлогом отбирает у незнакомца нож, а все остальные делятся ужином и теплыми вещами.

К счастью, наш тент — это закрытая с четырех сторон походная баня, так что мы оставляем Юру одного в относительном комфорте, укрыв пуховками и накормив кашей с анальгетиками и антибиотиками. Засыпаем под завывания ветра и хлёст дождя, подпрыгивая от каждого постороннего звука.

Через полгода после окончания похода, уже поздней осенью, исцеленный Юрий Матвеевич приехал в Петербург из родного Калининграда и подарил всем участникам памятные блюда за спасение его жизни, а девушкам-участницам — украшения из янтаря.

Весь следующий день уныло плетёмся лугами и косогорами до точки, откуда нас должна забрать машина. Юра, накачанный обезболивающими, вполне успешно ковыляет за нами, а некоторых менее подготовленных участников даже обгоняет: ну очень уж много голубики. После спокойной ночи поведение деда более адекватное, но наши молодые беседы он не поддерживает.



За ужином подают спирт на дефицитном чесноке, и все сходятся во мнении насколько нам повезло с погодой. А ещё с тем, что пострадавшего мы встретили в конце похода, и что он в состоянии сам идти. И, наконец, с тем, что только в походе человек может испробовать себя в решении настоящих проблем! Тем не менее, под всеобщие аплодисменты принимается решение выйти в цивилизацию на день раньше, так как линейку маршрута мы уже прошли, а состояние нежданного пострадальца, вполне вероятно, требует срочного медицинского вмешательства.

Едва проснувшись, и даже не позавтракав — что в нормальных обстоятельствах для нас совершенно немыслимо — мы с Андреем рысачим на соседний холм, где есть сотовая связь и уже виднеются ценники магазинов в ближайшем поселке Козыревск.



Нам снова везёт, и удивленный голос водителя сообщает нам, что сегодня машина свободна и заберёт нас. В три часа, на час раньше оговоренного срока, раздаётся журчание мотора и снизу из тумана под всеобщие аплодисменты выныривает могучий «Урал» с оранжевым кунгом и подковой на переднем бампере, а из него выпрыгивает довольный и бледный водитель с напарником.

Потом было много чего. Безудержное обжорство на турбазе Козыревска. Автостоп вдвоем с Цыгановым до Города: со сменой пяти машин и распитием водки в кузове, закусывая половинкой яблока. Встреча с Цыгановской женой и двухнедельные блуждания в тумане по южным вулканам, снова автостоп — в кузове пикапа и на вездеходе вместе с надзирателями исправительной колонии, радоновые и грязевые источники, океан, медведи, рыба, икра и нефильтрованное камчатское пиво... И, конечно, совершенно уникальный дух камчадалов, всегда готовых заговорить с тобой и помочь, просто потому что мы на краю земли и должны помогать друг другу. И новые друзья, которые ещё пару часов назад впервые увидели тебя в аэропорту, а теперь ты сидишь у них на кухне и делаешь молочный коктейль, переживая за тех, кто ещё не вернулся из гор.



И было возвращение в наш балтийский Питер через Москву, где какая-то тётка окликнула нас с Андрюхой, пыльных и бородатых, словами «Ребятки, а вы не из турклуба Вестра?» — высший комплимент в моих глазах.


Про войну
«Это баран. А козлов у нас нет.»
Николай Бутрименко, водитель из Козыревска.

Я хорошо помню досужие предзакатные разговорчики в самой отдаленной точке нашего маршрута: если в большом мире снова не поделят нефть, и ядерный шквал обрушится на Петропавловск, услышим ли мы отсюда? Две недели спустя, узнав в самолете про войну с Грузией, мы убедились: в этом мире самая бредовая и нелепая фантазия может стать явью. Эскапизм не прокатит, не получится быть в стороне от Большой Игры, раз уж ты выбрал вернуться из гор к сомнительным благам цивилизации.

В этом мнении я утвердился уже в Питере, когда вернувшийся из отпуска коллега восторженно рассказывал, как в Северной Осетии военные самолеты своим ревом спускали лавины рядом с группами альпинистов.



Так что всем войнам — наш нефритовый стержень. А вопрос, поставленный в заглавии, остаётся открытым: предстоящим летом я снова организую поход в тот же самый район.

(Фотографии Германа Тинта и Екатерины Вигелиус)